Начало было как у нормальных людей. Мне — восемнадцать, студентка-первокурсница приличного вуза с хорошими внешними данными, «знанием жизни», без ветра в голове и темного прошлого. Ему — немногим больше, и не совсем, конечно, то, что надо для избалованной мужским вниманием девчонки: он неумело флиртует, не гонится за модой и не умеет скрывать свои чувства.
Мы ходили в кино, в гости и просто по улицам, чередуя наши встречи с более «взрослыми» рандеву, где уверенный в себе юноша не лез за словом в карман и не краснел от моих шуток. Зачем я все-таки поддерживала эти отношения, ведь многие похожие на него ребята так и не удостоились повторной аудиенции и тщетно обрывали телефон? Не сочтите мое кокетство излишним, но у молодой симпатичной девушки иначе просто не бывает. В восемнадцать лет жизнь кажется безоблачной, а мужчины — одинаковыми. Скорее всего, подсознательно мне льстило, что я вызвала такой искренний интерес, причем не только как женщина, но и как личность.
Тогда я принимала как должное его благоговение передо мной, не зная, как нелегко будет соответствовать тому идеалу чистоты и непорочности, который станет упорно конкурировать с моей растущей в геометрической прогрессии страстью.
Но это — тремя годами позже. А пока любая склонная к романтике особа могла мне позавидовать. Одним из его талантов было то, что он ухитрился, ни разу не подарив цветы, незаметно вскружить мне голову пусть даже на третий год нашего интеллектуально-платонического общения. Если подумать, главное — не «что», а «как», поэтому незаметно для себя я привыкла к нестандартным свиданиям с философскими беседами о смысле жизни и полному (!) отсутствию секса. Первые два года ничего необычного я не замечала: мы виделись не каждый день, да и характер наших отношений не обязывал хранить верность. Но вдруг со мной произошла неприятная история под городом N, где я отдыхала. Все в итоге обошлось, но на очередном свидании, чувствуя, что он искренне переживал за меня, я призналась себе, что было бы неплохо, если бы мы поцеловались. И тут я наконец поняла, что за все время он ни разу ничего подобного и не пытался предпринять! Теперь, когда мое внимание было нацелено только на него, я, будучи склонной к аналитической деятельности, стала искать причину данного упущения.
В том, что я ему нравилась, сомневаться было глупо: достаточно только на час занять телефон, как он уже стоит у входной двери: «У тебя занято, поэтому я решил зайти…» Отсутствие подходящей обстановки? Отпадает. Заигравшись в нарды под романтические вечерне-ночные композиции, я могла вернуться домой лишь под утро.
– Может, он еще мальчик? — предположила замужняя подруга.
– В двадцать три года? — сомневалась я.
— Он просто скромный, — убеждал человек, увлекавшийся нимфетками.
– Возьми да и разденься! — посоветовал давний друг.
– Напейтесь!
– Он, наверно, гей! — сразу пришло на ум бывшей однокласснице с нетрадиционной ориентацией.
– Спит с другой или болен, — вынес свой вердикт любитель слабого пола.
От многочисленных, порой противоположных друг другу советов голова шла кругом, но я собралась с силами и…
Для начала я решила применить простые, общедоступные методы, известные любой женщине. Садясь рядом, я клала ему руку на плечо (ненадолго, конечно), заботливо убирала выпадающие ресницы — в общем, ненавязчиво сокращала дистанцию. Он же будто и не замечал моей зарождавшейся нежности, то есть ничего в ответ не делал. Вечерами, когда освещением служил лишь фонарь за окном, я тихим голосом жаловалась на холод, но он предлагал укутаться пледом, а если я, набравшись мужества, клонила голову к нему на грудь, он тут же тащил подушку и интересовался, не хочу ли я домой — спать. Нет, это не выглядело издевательством, но я никак не могла понять, почему он так себя вел.
Глубоко вздохнув, я перешла к более сильному натиску. Оторванные пуговицы, распахнутый халат и внезапно сузившиеся проемы дверей — все это не заметил бы безнадежный импотент или субъект, полностью лишенный интеллекта и элементарных познаний в сексологии.
Однажды во время разговора я постепенно придвигалась к нему и наконец оборвала на полуслове, осторожно прикоснувшись губами к его губам. Он растерялся, но отстраниться не посмел. Поцелуй, который я так ждала, меня разочаровал. Однако по его телу пробежала дрожь, и раздалось: «М-м-м… Давай еще целоваться!» Это было моральной наградой за мои изощренные старания. Мы целовались в подъезде до четырех часов утра, однако техника этого процесса не улучшалась.
Вспомнился самый первый поцелуй с шестнадцатилетним юношей семилетней давности и с грустью подумалось, что опять придется начинать сначала. Но если бы это было единственной проблемой!
На следующий день он мне не позвонил. Не появился и на третий, что противоречило всем законам логики и его обычному поведению. Разозлившись, я позвонила сама, предложила встретиться. Неделю он выдумывал разнообразные причины своей внезапной занятости, потом честно признался, что фантазия истощилась. Сейчас я уже не помню, как восстановились наши отношения. Передо мной стоял выбор: либо я принимаю все, как есть (если точнее — как нет), либо…
Еще в детстве, когда не совсем умные люди интересовались, кого я больше люблю, маму или бабушку, я отвечала: «Папу!» Наверное, потому, что я уже тогда не выносила безвыходные ситуации и неразрешимые проблемы.
«Все приходит к тому, кто умеет ждать» — замечательный афоризм! Я верила, что моя жизнь обязательно изменится к лучшему.
Время шло, роковой поцелуй забывался, равно как и разочарование по его поводу. Но воображение продолжало мучить меня, рисуя то, что могло происходить и не происходило. Ничто не могло привести меня в большее возбуждение, чем мечта об обычном объятии с моим «философом». Скоро я стала опасаться за свою психику, а потому стала готовить речь о «влиянии половых отношений на гармоничное развитие личности». Время для разговора я выбрала удачное: вечер, мой возлюбленный немного подшофе.
– Знаешь, хочу сказать тебе, что я уже не маленькая да и ты вроде тоже. В общем, мы могли бы… вместе жить!
– Быт со мной ужасен, лучше и не пробовать! Вдруг я тебя разочарую?
– А что ты скажешь на то, что мы общаемся почти пять лет, а между нами ничего не было?
Выпалив последнюю фразу, давшуюся мне с великим трудом, я втайне ликовала: «Чем он объяснит мне свою пассивность: девственностью или сексофобией?»
В его карих глазах блеснули и опять спрятались две игривые искры. Теперь кокетничал уже он:
– А разве тебе было плохо? Было скучно, скажи?
– Нет, конечно. Мне интересно с тобой, но в последнее время стало напрягать, что мы не как все.
Он опять стал выкручиваться, чем довел меня почти до бешенства, и, рискуя выпасть из роли благовоспитанной леди, я выпалила:
– А ты хоть с девушкой когда-нибудь спал?
– Спал!
— Да? Что-то не верится.
– Для интима есть другие женщины. С Тверской, например.
– А я что, не подхожу?
– Постель убивает взаимопонимание. И в обратном меня не переубедить!
И все-таки я добилась своего. Теперь я знаю, что чувствуют те мужчины, для которых переспать — способ самоутвердиться. Идея овладеть доминирует над всем остальным, желания доставить радость своему партнеру нет и в помине. Да и самому радости мало.
Той ночью он только и делал, что портил настроение и мне, и себе. Сделав пару движений, вдруг остановился и начал рассуждать, правильно ли мы поступаем и не лучше ли прекратить. Получить что-то похожее на оргазм в таких условиях невозможно. Я не узнавала человека, который был близок мне духовно, как никто другой. Он превратился в пришельца из других миров. Как я могла увлечься таким эгоистом? Никогда в жизни я не испытывала подобного унижения. Впервые мне было стыдно от мысли, что на мне нет одежды.
Теперь он говорит: того, что было, не вернуть. Но продолжает звонить, мотивируя тем, что без него мне станет плохо. Появился новый объект для поклонения — Вика.
Не думаю, что с ней он продержится дольше: у Вики есть сын, а значит, и чувственный опыт тоже. Но, может, именно Вике волшебным образом удастся наконец избавить его от комплексов и ханжества? Что же касается меня, то я пришла к выводу, что переделывать взрослого человека не имеет смысла.
Фото: Getty Images
