В это трудно поверить, но купец Третьяков, обладатель нехилого по тем временам состояния в 4 миллиона рублей, годами ходил в одном и том же сюртуке. И дело тут даже не в скромности, просто ему так было удобно.
Он вообще ценил комфорт и покой превыше всего. Жил тихо. Балов и гулянок, как иные купцы, не устраивал. Спокойный человек, погруженный в семейный бизнес. А занимались Третьяковы производством тканей. Фабрики у них были везде – от Москвы до самых окраин. Так и торговал себе Павел Михайлович вышитыми скатертями и расписными платками. А потом однажды поехал по коммерческим делам в столицу (тогда это был Санкт-Петербург) и случайно зашел в Эрмитаж.
Вышел оттуда совсем другим человеком. Раньше-то он думал только про бумазею и мережку, а теперь настолько проникся искусством, что решил собрать собственную коллекцию картин. Купил два полотна голландских мастеров, а потом выяснил, что это подделка. Безымянные московские живописцы намалевали, да так, что от голландцев и не отличишь. И воскликнул тогда Павел Михайлович: «Есть таланты в России! Вот их собирать и буду!»
В 1856 году он купил первые картины русских художников. А уже пять лет спустя разобрался в предпочтениях публики и начал подсказывать живописцам, что именно лучше написать. Культурно так, не как современные продюсеры. Не давил. Не настаивал. Приходил, например, к Шишкину и говорил:
— Ну, зачем же вам, Иван Иванович, в десятый раз идти на поле и писать рожь?! Лучше сходите в лес, нарисуйте бурелом и медведицу с медвежатами… Вот за такую картину я бы 4 тысячи золотом не пожалел бы!
И Шишкин задумывался: «А действительно… Лес… Медведи… 4 тысячи, опять же, на дороге не валяются!» Так появлялись шедевры. Кстати, с «Утром в сосновом бору» связана забавная история. Все же знают, что медведей там рисовал не Шишкин, а его приятель Константин Савицкий. Вот и картину они подписали вдвоем. Когда Третьяков увидел это, то аж разозлился. Шишкину-то он уже заплатил за картину. А ну как еще какой-то Савицкий придет денег требовать?! Купец схватил склянку со скипидаром и самолично замазал вторую фамилию. До сих пор можно увидеть в левом нижнем углу картины эту бурую полоску – пойдете в Третьяковку, обратите внимание.
Словно предчувствуя перестройку Москвы, купец заказывал талантливым художникам городские пейзажи. Сейчас полюбоваться старыми улочками исторического центра, московскими двориками и народными гуляньями можно только на картинах. Историки весьма благодарны Третьякову за такую возможность. Опять же, портреты великих современников – одного только Льва Толстого по просьбе Третьякова рисовали трижды. А когда Достоевский только вернулся с каторги и никто не верил, что писателя снова будут печатать, кто подсказал Перову создать портрет классика? Конечно, Третьяков. Он оплачивал счета из Италии, которые ему присылал Александр Иванов, и взамен получил шедевр «Явление Христа народу». Он давал деньги Крамскому и Сурикову – просто так, чтобы художники не отвлекались на суетный быт и просто творили. Потому что ни один живописец не умеет зарабатывать деньги, а купец умеет.
В 1865 году Третьяков женился на Вере Мамонтовой, сестре другого миллионера – Саввы Мамонтова. И тот под влиянием нового родственника уже через пять лет тоже стал меценатом. Построил в своей усадьбе Абрамцево керамическую мастерскую и стал приглашать художников – пожить, порисовать. Благодаря этому гостеприимству появились десятки шедевров Серова, Врубеля, Репина и других мастеров. Самая известная картина – «Девочка с персиками», одна из жемчужин русской живописи. А еще в Третьяковской галерее десяток портретов самого Саввы Мамонтова и только один – Павла Третьякова.
Здание в Лаврушинском переулке Павел Третьяков построил специально для своей галереи. До этого коллекция висела у него дома, и толпы любопытных ходили по комнатам, топча ковры и мешая домочадцам пить чай. Надоело это безмерно, вот и построил галерею. А коллекцию, которая стоила миллионы рублей, передал в дар городу. За такое благородство император Александр Третий пожаловал Третьякову дворянский титул. А купец отказался. Это вызвало настоящий шок в обществе: в конце XIX века о дворянском гербе мечтали все богатые купцы, строили больницы и богадельни, ждали десятилетиями, чтобы хоть внуки баронами пожили…
— Ох, не понимаю я тебя, Михалыч! — качал головой Мамонтов. — Да разве ж можно от титула отказываться?!
— Тут вишь, какое дело, Иваныч, – отвечал Третьяков, – купцом я родился, купцом и помру!
И ошибся, конечно. Скромнейший купец Российской империи Павел Третьяков обрел бессмертие.
