— Я уже голос его не переношу, а ведь это мой сын, — делилась самым страшным с нами Аня.
Ее сыну Вадику всего 2 года 9 месяцев. Аня все еще не вышла на работу. Мы думали, из-за большой любви к ребенку, но оказалось, что из-за его проблем со здоровьем.
Дети из банки
Так повелось, что с бывшими коллегами мы встречаемся раз в месяц: обсудить, не загнулся ли еще наш экс-работодатель, поделиться свежими сплетнями и достижениями. В общем, обычные женские встречи. Одной из нас, Лане, мы частенько и горячо советуем родить уже наконец. От кого? Да хотя бы от донора.
— Там и здоровье проверяют, и качество, — убеждали мы Лану, которой уже перевалило за 40, а на горизонте ни одного принца, зато много нерастраченной материнской любви.
Лана уже почти согласилась на такой шаг. Но все изменилось после неожиданного рассказа Ани. Никто и не подозревал, что ее Вадик тоже от донора.
Скрывала от всех
Аня родила сына в 40. Всем говорила, что забеременела от женатого, не стала разрушать семью.
— Ничего, воспитаю сына сама, а про папу скажу, мол, летчик. Улетел, — звонко смеялась Аня и наглаживала растущий живот.
Мы за Аню искренне радовались. До беременности для нее, кроме работы, ничего не существовало: если надо было выйти в выходные, директор шел к ней, за ночь завершить проект — только Аня была способна на трудовой подвиг. И вот теперь она готовилась к декрету! Счастливее человека было сложно представить. У нее глаза светились. Да вся она сияла.
Потом роды, выписка, фотосессии. Первое время Аня закидывала наш общий чат снимками карапуза, потом снимки стала присылать все реже, спустя полтора года она написала заявление на отпуск по уходу и исчезла из нашего поля зрения. Лишний раз мы ее не отвлекали: маленький ребенок, растит без мужа, можно понять, что ей не до подружек-коллег. Неожиданно Аня сама напросилась на встречу. Видимо, было просто необходимо поделиться с кем-то своей болью.
От первого лица
«Да, я очень хотела ребенка. Мечтала о малыше, едва окончила школу. Представляла, как встречу своего мужчину и сразу же рожу ему сына и дочку. Придумывала для них имена, до смешного — выбирала будущим детям даже отчества. Вот Александрович мне нравится, а Михайлович — будет потом вечно Михалычем — не звучит.
Еще на первом курсе пошла работать. Компания крупная, после летней практики мне предложили выйти на полставки. До обеда — учеба, вечерами и в выходные — работа. С личной жизнью все как-то не складывалось. На работе были коллеги-мужчины, однако они либо уже были в отношениях, либо в них не стремились от слова «совсем». В институте ровесники казались совсем несерьезными. Думала, все еще будет, мужчин на свете много, а так удачно идет карьера, возможность купить квартиру, пусть и в ипотеку, взять машину — подобных шансов уже не будет.
И вот мне 39, я заместитель директора, у меня новенький Mitsubishi Outlander, загранпаспорт с отметками о посещении почти четырех десятков стран, двухкомнатная квартира с видом на парк. В парке гуляют дети с мамами, смеются, бегают, катаются с горок. А у меня же даже любовника нет, не говоря уже о перспективе родить.
Домой идти не хотелось, в выходные шла на работу, чтобы не видеть из окна эти счастливые семьи. Любая сотрудница, уходившая в декрет, для меня была личным врагом. Я их всех ненавидела. Перестала общаться со всеми, у кого родились дети, сил не было слушать про их садики, первые зубы, двойки, переходный возраст.
А потом рекламой в интернете мне принесло мысль родить от донора.
Вряд ли какой-то мужчина согласился бы переспать со мной ради рождения ребенка. Сейчас дураков нет, все боятся алиментов, претензий на наследство. Банк доноров — самое простое и стопроцентное решение.
Мне предложили семерых кандидатов. Фото доноров — только детские. Из информации — только знак зодиака и карта здоровья. Приглянулся мне зеленоглазый темноволосый мальчуган. Стрелец. Идеальное здоровье. Для себя назвала его Игорем. Все получилось с первого раза.
Беременность протекала идеально. Вообще никаких токсикозов, отеков, скачков давления. Моя врач искренне радовалась, когда я приходила на прием — таких здоровых еще поискать надо было, даром что старородящая.
Вадим Игоревич родился путем кесарева сечения и известил мир об этом через секунду громким криком. Сейчас помню, как медсестра у меня спрашивала, мол, вы помните, какой сегодня день? Я вопроса не понимала, а она улыбалась: «Сегодня самый главный день в вашей жизни, сегодня родился ваш сын».
Главный, да. Но счастливый ли? Точно нет.
Вадик сел сам в пять месяцев, пошел в восемь. Скоро он уже вовсю носился по квартире, расшибая лоб о дверцы и стены. В полтора года сносно говорил, по крайней мере, я все понимала. Но была одна особенность. Вадик был жутко агрессивен. На детской площадке доставалось всем: кого совком по голове приложит, в кого песок швырнет. Я все надеялась, что перерастет. Не перерос — я стала замечать все больше странностей в его поведении. Он мог уставиться в одну точку и часами смотреть, то устраивал чудовищную истерику из-за какой-то мелочи. Например, не смог расстегнуть тапочек и орал дурниной, бился головой об пол. Никакие уговоры, объятия, успокоительные не могли исправить ситуацию.
Местный невролог ломал голову, ведь это не аутизм, а шизофрению и прочие психиатрические диагнозы таким малышам не ставят. Ситуация с каждым днем только усугублялась. Со всеми мамочками во дворе разругалась: не было ребенка, на которого не бросался бы мой сын. Окончательно нервы мои сдали, когда он ночью задушил нашу кошку. Это ребенок, которому только исполнилось 2,5 года! Зачем он это сделал, так и не смог объяснить.
В крупном медицинском центре после обследования поставили диагноз — если без подробностей, это не аутизм, но одно из расстройств в спектре. То есть Вадик интеллектуально — абсолютно здоровый ребенок. А вот его поведение никогда не будет таким, как у обычных детей. Что еще хуже, это наследственное.
«Агрессия, мамочка, и склонность к насилию передаются по наследству, — вздохнул врач. — Папа ваш — у него как, проблем нет?»
Знала бы я, с чем у него проблемы, у этого моего Игоря… Вряд ли в донорских банках потенциальных отцов проверяют на уровень агрессии, а родословную изучать — это вообще невозможно. Это я понимаю головой. А сердцем — ненавижу всех и каждого.
У меня заканчиваются накопления. На работу я выйти не могу: из садика могут позвонить в любой момент с требованием забрать Вадима. И звонят. Сможет ли он прижиться хоть в одном садике, в школе? Кому это надо — возиться с его истериками? Да и я уже настолько устала с ним возиться, что думаю, лучше бы Вадика в моей жизни не было. Никогда.
Все чаще приходит мысль определить сына в специальный интернат для детей с подобными проблемами. А еще забыть, что это все со мной вообще было».
