Михаил Тарабукин: «Я пугающе похож на папу»

— Несколько приятелей-режиссеров хотят снять кино по этим событиям, – смеется актер. — Мама с папой оба социально здоровые, нормальные, но при этом сложные люди, нервные и взрывные. Папа маму бесил, и она его просто прогнала. Он очень обиделся, собрал шмотки, повесил на себя баян (он профессиональный виртуозный музыкант), взял чемодан и уехал в Германию с военным оркестром в часть под Берлином. И там служил. В какой-то момент, когда пришло время выбирать: оставаться или возвращаться на родину, он погоревал и понял, что у него с мамой всегда были не очень хорошие отношения, она его отвергла. Поэтому остался в Германии. В 40 лет у него родилась моя сводная сестра Наташа. Причем его жене немке на тот момент тоже исполнилось 40, и это был ее первый ребенок. Я никогда в жизни с ним не общался, 32 года ничего не знал о папе, кроме того, что он жив. Не было никаких попыток выйти на связь с обеих сторон. Но несколько лет назад узнал от мамы, что они разговаривали по телефону. Позвонил отцу, и он пригласил отпраздновать с ним Новый год в Берлине. Я поехал и стал тем самым мостом, который снова соединил моих родителей. Они начали друг к другу летать, а потом поженились! Им обоим за 60, и у них по-прежнему такие же невротические отношения. Любят друг друга, но не могут долго находиться вместе. Папа, несмотря на то что давно живет в Германии, настоящий патриот и собирается вернуться в Россию. У него нет немецких корней, он не сбегал, а уехал за своей профессий и только потому, что его выгнала жена. Я пугающе на него похож. У нас даже нервные тики одинаковые!

— Мне в июне исполняется 38 лет, и сейчас начался первый серьезный кризис среднего возраста. Он болезненно протекает. Мне кажется, так происходит не потому, что к 40 годам я не нажил семью и детей, а из-за того, что в свою профессию попал от безысходности. Никогда не мечтал о ней, как, например, бывает, когда хочет человек получить «Оскар» и, как Леонардо Ди Каприо, наконец-то получает его в 42 года. Это достижение, он добился своей цели. А у меня не было такой мечты. Просто поступил с первого раза, повезло. В школе по информатике у меня стояла двойка, как и по многим другим дисциплинам, включая алгебру, геометрию, физику. Так что стать программистом была не судьба. Сам не знал куда поступать. Решилось все в 11-м классе, когда принимал участие в подготовке выпускного: пел, танцевал, играл. Тогда завуч и сказала маме, что мне надо идти в драматическую сферу. Выучил стихотворение, басню, и мы поехали в Щукинское театральное училище, куда я поступил. То есть в актерскую профессию попал совершенно случайно. От этого в последнее время страдаю, потому что понял, что всю жизнь плыву по течению. Не умаляю никакие свои заслуги, но все равно. Во мне будто заложен какой-то генетический код, что свою работу надо делать не просто хорошо, а с фантазией и по-честному. Она появилась, и я как благодарный судьбе делал и делаю ее. Все.

В 18 лет начал сниматься. Бамбук прокурил в 23 года, то есть не работал, только единожды и меньше года. Читал в это время книги, смотрел кино, программу Александра Гордона по ночам и пил дешевый портвейн, за которым проходил несколько километров к Театру Советской армии. Мне на тот момент этот бамбук не казался каким-то фатально ужасным. Он не был дном. Если бы я оттолкнулся именно от дна, то, может быть, не проходил бы сейчас этот кризис среднего возраста, из-за которого пошел к психотерапевту. Как-то она сказала мне, что нужно профессию менять. В этот момент ощутил, как глаза наполняются слезами, кулаки сжимаются от злости и обиды. Я спросил: «Как же так? Это же все, что у меня есть». Она ответила: «Потому что ты не любишь ее и не ценишь». Но я думаю, что со стороны психотерапевта эти слава были каким-то приемом, чтобы мне стало лучше.

— Мне не пришлось покорять столицу, как многим коллегам. Я коренной москвич, родился в самом центре в Нижнем Кисельном переулке, между Трубной площадью и Рождественским бульваром. Но в бывшей коммунальной квартире, в бедной семье. Я рос больным ребенком. У меня тяжелейшая форма аллергической бронхиальной астмы. Все детство постоянно задыхался. Мама из-за этого сильно нервничала. А я в какой-то момент начал своим недугом спекулировать. И когда она пыталась как-то развивать сына, например, отдать в музыкальную школу, поскольку у меня хороший слух и чувство ритма от папы, я чуть что закатывал истерику: «Ай, мне плохо, оставьте в покое». И оставляли. Поэтому ничем и никогда не увлекался. Это было связано и с финансовым положением семьи, мама ведь растила меня одна. Точнее, она вкалывала, а со мной оставалась бабушка.

Мама всю жизнь проработала операционной медсестрой. Затем устроилась в школу, где я учился. Моей первой покупкой с зарплаты актера была дубленка для нее. Мама о ней мечтала, но в силу того, что всегда была нищей, не могла позволить. А себе я купил хорошую кровать и первый компьютер. Если у моих сверстников они появились классе в девятом, то у меня в 18 лет.

Когда маме исполнилось 55 лет и она вышла на пенсию, сделал ей тройной подарок. Она всегда мечтала о собаке, а у меня аллергия, и пока мы жили вместе, это было невозможно. Еще хотела сесть за руль и иметь дачу. Вот такие три мечты. Я подарил ей собаку, машину и участок в Подмосковье. Небольшой, шесть соток, где теперь стоит ее дом и моя баня. Меня к ней приучил мой младший дядя. Когда я был маленьким, мы с ним ходили в Сандуны (Сандуновские бани, действующие с 1808 года. — Прим. «Антенны») париться. В те времена это не было дорого, престижно, было доступно всем. Все детство я провел там. Всегда любил баню, потому что это то место, где буквально чувствую, как из меня выходит вся накопившаяся гадость. Поэтому построил себя маленькую, очень скромную. Иногда приезжаю туда попариться или просто повидаться с мамой, а теперь уже и с папой. В Москве у меня есть все: квартира, машина. Это мой родной город, но влюблен я в Санкт-Петербург. Все свободное время стараюсь проводить там и как можно меньше бывать в столице. Она превратилась в офис, в рабочее место. Приезжаю по делам, а когда выпадают выходные или отпуск, тут же возвращаюсь в Питер.

— Я не такой, как мой герой в сериале «СеняФедя». Федор амбициозный, рисковый, я же полон страхов, опасливый, осторожный, аскетичный, с достаточно ограниченным кругом общения. Да, немножко умею готовить, но, опять же, не так виртуозно. Моя нервная система, как у человека неусидчивого, не позволяет мне ковыряться долго в чем-то одном, это распространяется на все в жизни, в том числе и на кухню. То, что нужно тушить, отваривать два часа, с этим в принципе не связываюсь. Я за то, чтобы сорвать и съесть, а не засолить и попробовать через полгода зимой.

Хотел бы я иметь свой бизнес, как у наших героев в сериале? Актерская профессия непостоянная. Как бы успешно ты себя ни продавал, в какой-то момент это может закончиться, и нужна подстраховка. Но пока что мне не до этого, потому что свое дело требует максимальной самоотдачи и огромных финансовых вложений. К тому же в России ресторанный бизнес – это опасно, трудно, рискованно. Больше заведений закрывается, чем открывается, и конкуренция огромная. Что самое смешное, идея с фудтраком (закусочная на колесах. — Прим. «Антенны»), как у Сени и Феди, сама по себе мегакрутая. Когда гулял по Санкт-Петербургу, ко мне подошли ребята и попросили сфотографироваться. Мы разговорились, и оказалось, что у них такой же фудтрак, только поменьше! Они сказали, что вдохновлены были именно нашим сериалом. Я тогда чуть не расплакался. Рассказал об этом моему другу и коллеге Сереже Лавыгину (играет второго повара, Сеню. — Прим. «Антенны»), он тоже чуть не прослезился от умиления и сказал, что когда приедет в Санкт-Петербург, то мы уже все вместе с этими ребятами сфотографируемся.

МИХАИЛ ТАРАБУКИН

НА ТВ

«СеняФедя»

СТС

Понедельник – четверг, 20:00