Изначально я совершенно не хотела сниматься в сериале «Нюхач». Во-первых, потому, что на тот момент моей дочери было всего восемь месяцев, меня уже утвердили в другой огромный проект, я вышла на работу в «Современник». Во-вторых, прочла сценарий и поняла, что эта героиня Юля абсолютно неадекватна, что совершенно не вязалось с моим мироощущением. Я — молодая мать, а тут человек, который употребляет наркотики, орет, кричит, рыдает. Естественно, я решила отказаться, о чем сказала агенту, но она ответила, что на пробы поехать надо, потому что съемочная группа приехала из Киева, уже составлено расписание кастинга и некрасиво подводить людей.
На пробах в течение часа рассказывала режиссеру Артему Литвиненко, какая я плохая артистка и почему им не подхожу. Он предложил попробовать сцену с рыданиями, сказала, что плакать не умею и плохо это делаю. Смеяться? Тоже не могу, у меня плохие зубы. От постельной сцены отказалась, потому это не сексуально, некрасиво, да и целоваться не умею.
Тогда Артем спросил: «Маша, вы это все к чему?» Ответила: «Если честно, я не очень хорошая актриса. У меня есть своя ниша сериальная, и мне бы не хотелось позориться». На том мы и расстались. Но прошло три месяца, звонит агент и говорит, что меня зовут на съемки «Нюхача». Я спросила: «Что, теперь за это утверждают?» Когда рассказала агенту обо всем, что там происходило, она ответила: «У меня все логически сложилось. Ты неадекватна, потому что не один адекватный артист не может час расписывать, какой он плохой. Героиня такая же. У режиссера все сошлось».
Благодаря Артему Литвиненко, с которым нам потом удалось творчески абсолютно подружиться, хотя в первый раз он мне показался жестковатым, мы преобразили мою Юлю. С течением времени, первого сезона и последующих, Артем стал ко мне прислушиваться. Мы как-то нашли общий творческий язык. Во втором сезоне моей героини было больше, в третьем я уже говорила, чего бы хотела, а про четвертый можно сказать, что мой персонаж мы практически придумывали вместе. Конечно, мы делаем Юлю немножко гротескной, потому что это все-таки кино. Но недавно в Казахстане ко мне подошел посол России и сказал, что он видел подобных людей. Такие женщины, как моя Юля, оказывается, существуют! Сама, к счастью, с ними не сталкивалась. Надеюсь, что мы не похожи. Но мне приятно, что не ошиблась с выбором, что помогла интуиция, может быть, актерская фантазия, и мы сделали героиню настоящей.
Лет в девять я почему-то вдруг полюбила кино. Помню, что мы с мамой шли от метро «Текстильщики» до катка АЗЛК, где она работала старшим тренером, и вдруг я увидела афишу фильма «Анна Павлова» Эмиля Лотяну. Безумно захотела увидеть это кино, но понимала, что такое даже нельзя произнести, потому что при том графике, в котором мы, спортсмены (актриса — мастер спорта по фигурному катанию. — Прим. «Антенны»), существовали, было невозможно сказать маме: «Пойдем в кино». Это бред. А чуть ранее этого момента вышел фильм «Москва слезам не верит». Его я тоже очень хотела увидеть. Эти две картины мне запали. Но не помню, чтобы тогда мечтала стать артисткой.
Выбор профессии сделала не я, а друзья моей мамы. В первую очередь Валентина Петровна Николаенко — профессор Щукинского училища, гениальная исполнительница роли Яринки в «Свадьбе в Малиновке». Мы жили в одном доме, они с мамой дружили. Почему-то, когда мне было лет девять, она решила, что я должна быть артисткой, и добилась своей цели.
Вторым человеком, который повернул мою жизнь, стал режиссер Сергей Александрович Соловьев (первой работой Марии в кино стал его фильм 1991 года «Дом под звездным небом». — Прим. «Антенны»). Именно в театральном институте я почувствовала себя на своем месте. Начала читать, от чего испытывала большой кайф, открывать для себя абсолютно новый мир, не такой, как в фигурном катании, где у тебя четыре бортика.
В юности я, видимо, была хорошенькой, но про это не знала. Когда мне на съемочной площадке у Соловьева сказали, что я привлекательная, то не поверила. Думала, что все шутят. А верить стала гораздо позже. Меня приглашали на свидания, но я это все абсолютно не воспринимала. Когда звали в кино или еще куда-то, говорила: «Поехали ко мне домой». Мы приезжали, молодой человек садился с моей мамой смотреть телевизор, а я уходила в другую комнату заниматься своими делами. Мама, глядя на происходящее, немножко опасалась. Когда я не захотела пойти на свидание к Жене Платову (двукратный олимпийский чемпион в танцах на льду. — Прим. «Антенны»), которого знала с детства, мама спросила, почему отказываюсь.
«Ну как? Они все взрослые люди, напьются и будут ко мне приставать», — говорила я. На что мама ответила, что я совершенно сумасшедшая и если сейчас же не пойду на свидание, то она отречется от своих материнских прав. А моя бабушка, как человек советской закалки, которая в 19 лет уже родила, говорила: «Ира, все пропало». Женю Платова они мне в мужья напророчили. Но семейная жизнь не удалась, потому что я погрузилась в учебу. Проучилась год во ВГИКе, потом перевелась в Щукинское училище, начала изучать изобразительное искусство, формироваться как личность, расширяться, углубляться. Женя — потрясающий человек, но у него была своя профессиональная деятельность, олимпийские игры и тут жена, которая вдруг начала говорить фразами из «Ромео и Джульетты». Понятно, что он был к этому немножко не готов.
Появление ребенка меня никак не изменило (дочери актрисы Аглае от брака с Андреем Сипиным 9 лет. — Прим. «Антенны»). Я рожала поздно — в 37 лет. Конечно, готовилась физически, психологически. Опросила подруг, как все это воспринимать. Кто-то говорил, как плакал, когда ребенок пришел в этот мир. Думала, что со мной точно истерика случится, потому что человек я эмоциональный. Но когда Аглая родилась, у меня появилось ощущение, что она просто была всегда. Не произошло какого-то эмоционального катарсиса. Я адекватно вошла в эту ситуацию.
Конечно, когда Аглая была поменьше, старалась найти этот баланс между собой и дочерью. Ждала момента, когда она подрастет, и можно будет делать что-то интересное вместе. В этом году мы в первый раз поехали в Питер, были в Эрмитаже. Мне нравится, что Аглая тоже полюбила путешествовать, мы с бабушкой в нее это как-то вложили, потому что с трех лет стали ее везде возить и вместе гулять. Я себе нашла подружку! Но вот на съемки дочку не беру. У Агаши в Москве кружки, она занимается баскетболом в школе олимпийского резерва. Зачем ее отрывать от всего?
У меня в «Современнике» Аглая была. Трижды ходила на спектакль «Дюма», который поставил Миша Ефремов. Недавно я решила наконец-то взять ее на «Вишневый сад», просто слышала, что Оля Дроздова с Димой Певцовым своего сына Елисея чуть ли не в семь лет стали в театр водить. Аглая сходила. Я тогда переживала: высидит или не высидит? И мне было дико приятно, когда в течение недели она со мной обсуждала спектакль. Говорила: «Мама, объясни, пожалуйста, персонаж дяди Сережи Гармаша, он все-таки хороший или плохой?» Это абсолютно правильный вопрос. В спектакле специально так сделано, чтобы зритель сам для себя понимал, положительный герой или отрицательный. Мне понравилось, что она действительно заинтересовалась и при этом ни в коем случае не хочет стать артисткой. Когда ее в школе спросили, чем занимается ее мама, она ответила, что мама работает официанткой в кондитерском кафе. Я поинтересовалась, почему так. Аглая ответила: «Мам, артисткой быть хорошо, сериалы, журналы — все это круто. Но перевернул и забыл. Переключил канал, и тебя нет. А вот представляешь, я прихожу после школы, а ты мне выносишь пирожное. Это же круче!» С этой логикой я не могу не согласиться.
Я из тех артистов, которые должны идти через тернии к звездам. Судьба актерская все время проверяет меня на профпригодность, давая такие роли, чтобы сомневалась, хороша я или плоха. До сих пор не чувствую себя на своем месте, до сих пор надо доказывать, что ты достоин места, где служишь. Не знаю, плохо это или хорошо, но склонна думать, что все-таки второе, потому что это состояние как некий внутренний тренинг. Меня так учили Марина Мстиславовна Неелова, Игорь Кваша, Галина Волчек, Елена Яковлева. Я живу этими старыми категориями, воспитана своими педагогами и коллегами так, что боюсь каждой новой роли, сомневаюсь, волнуюсь. Мне кажется, это нормальное чувство профессионального адекватного артиста без короны на голове.
