Эту книгу я написала для внуков. Очень надеюсь, что когда-нибудь у них возникнет желание узнать о своих предках и о том времени, когда эти предки жили. Тогда они возьмут мои записи и прочитают, — говорит Хворостовская.
В романе Людмила Петровна рассказывает читателям о жизни старших родственников, своем военном детстве, характере Дмитрия, его пути к музыке. Публикуем отрывок из воспоминаний матери певца.
«1 сентября 1969 года мама и Шура отвели Димочку в первый класс школы № 94. Конечно, привыкать к новой жизни ему было трудно, хоть первые навыки выживания в коллективе он частично получил в детском садике. Но в школе была более жесткая дисциплина. По-видимому, из-за слабого зрения Дима был немного рассеянным, устремленным в себя мальчиком. У него была своя внутренняя жизнь, и он часто не замечал очевидных вещей, чем вызывал недовольство и раздражение окружающих, особенно взрослых. На уроках он мог сидеть и думать о своем, не слушая, как учительница объясняет урок, и не понимая, о чем его спрашивают.
Школа находилась в рабочем районе города. Нравы живущих там людей и их детей были суровые и воинственные. То и дело происходили жестокие пьяные драки взрослых, что оказывало влияние на детей. Диме, непохожему на своих сверстников, приходилось постоянно самоутверждаться. Не помогала даже бабушка, которая провожала и встречала его из школы (на пути туда был очень опасный перекресток, где часто случались аварии и наезды на людей, поэтому мы боялись отправлять Диму одного), — часто он уже успевал подраться. Школа и улица производили в характере Димы свою коррекцию. Из ласкового, нежного, стеснительного мальчика он превращался в резкого, решительного бойца. Сам он никогда не задирался, но спуску не давал никому, невзирая на возраст и количество соперников, дрался до победы, как последний раз в жизни. Екатерина Павловна рассказывала, как однажды дачные ребятишки стали задирать его из-за какого-то пустяка.
У папы Шуры на работе наступали перемены. Ушел из института ректор, заведующий кафедрой профессор Баранов. Кафедру начали потихоньку «прижимать». Шуре предложили работу на кафедре химии в Вологде. Он дал согласие. Мы решили, что он поедет один, осмотрится, дождется, когда ему дадут квартиру, а затем к нему приедем мы.
Наш папа уехал. Дима оценил обстановку по-своему — как полную свободу и самостоятельность. Посещать две школы? Зачем? Учить уроки по музыке, ходить четыре раза в неделю в музыкальную школу, да еще и основную школу посещать! Это слишком! А тут футбол, друзья на улице, какая еще музыкальная школа? Вначале молча, не говоря никому, начал пропускать занятия. Вскоре соседка бабушки увидела Диму во время музыкальных занятий на рынке рядом со школой. Мы с бабушкой решили подождать, понаблюдать, что будет дальше.
В воскресение мы с Димой были дома вдвоем. Я спросила:
— Дима, а почему я не слышу, чтобы ты играл на пианино?
Дима, собравшись с силами, очень решительно мне ответил:
– Мне надоела такая жизнь. Я музыку решил бросить!
Разговор получался, прямо сказать, неприятный. Я попыталась говорить с ним как со взрослым:
– Знаешь, Дима, мы уже много лет наблюдаем, ищем у тебя способности к чему-то, что явилось бы твоим призванием на всю жизнь. Я не думаю, что ты сможешь стать врачом, инженером, учителем или еще кем-то. Я не вижу, чтобы ты чем-то увлекался. Нам не хочется, чтобы ты занимался в жизни не своим делом, как папа. Ты видишь, наверное, что его призвание — музыка, а он занимается химией. И знаешь почему? У него нет документа о музыкальном образовании. В нашей стране на все нужен документ. Мы, несмотря на твое нежелание учиться чему-нибудь, в том числе музыке, все-таки видим у тебя музыкальные способности. Ты обладаешь хорошим музыкальным и вокальным слухом, у тебя хорошие руки, хороший, чистый голосок. Может быть, ты будешь петь, когда вырастешь. Музыка может стать твоей основной специальностью, и ты не допустишь той ошибки в жизни, которую совершил папа.
– Нет, я решил бросить музыку!
– Если ты все же решил бросить музыку, это будет непоправимая ошибка. В таком случае я отказываюсь от тебя! Живи без меня как хочешь, где хочешь и на что хочешь! Решение мое твердое! Собирайся и уходи! Передумаешь, приходи домой.
Вначале Дима не поверил, что я не шучу. Я немного подождала и спросила:
– Что надумал? Ну?
Он оделся и вышел из дома, оставив ключи. Конечно, я знала, что он пойдет к своей любимой бабушке и она пожалеет его, бедного. Однако на улице была вьюга и 25-градусный мороз. Я сидела дома одна, меня охватил ужас. Что я наделала?! Что будет с моим мальчиком? Я выла без слез, глаза горели от внутреннего жара, стучало в голове, меня трясло, как в лихорадке. Весь мир рухнул. Как мне теперь жить? Я молила бога, чтобы мой мальчик не совершил непоправимого поступка, чтобы он вернулся домой. Так продолжалось около двух часов. Я сидела на полу возле двери в полном изнеможении. Я ненавидела себя! Как я могла мое самое дорогое, милое, родное и любимое на свете создание прогнать от себя! В голове проносились самые ужасные картины, самые жуткие предположения. Я уже готова была сама сотворить с собой что-нибудь. Господи, кому нужна теперь моя жизнь! На дворе было темно от метели, хоть было всего пять часов вечера. Тревога и страх за моего самого дорогого и любимого человечка росли с каждой минутой…
Вдруг я услышала шаги на лестнице! Звонок в дверь! Один миг — распахиваю дверь — Димочка! Мы кинулись друг к другу. Только сейчас полились ручьем слезы. Я рыдала, громко всхлипывая, он плакал тихо. Мой мальчик весь был холодный, как ледышка, милые, родные губки застыли, по щекам текли слезы. Мы стояли, крепко обнявшись, — я горячая, как огонь, он холодный, вздрагивающий от внутренних рыданий. Немного погодя он сказал, едва шевеля губами:
– Я подумал. Я никогда не брошу музыку! Прости меня!
Я поверила. Мне показалось, что наш мальчик вырос и сказал это как взрослый человек».
