Возраст — это что-то из категории призрачных ценностей. Как богатство и бедность. Цветаева писала о «близнецах, неразрывно слитых: голод голодных и сытость сытых». Опасность крайностей, как известно, в том, что любая из них, по сути, ложна, преувеличена. Правда всегда посередине.
Быть молодым хорошо, но по-своему. Быть старым хорошо, но по-другому. С престарелыми юношами и молодящимися старичками неизбежно начинаются проблемы.
Когда я впервые увидела Иру, мне показалось, что ей лет 40. На самом деле ей 32 — и никаких объективных причин выглядеть старше. Зато есть субъективная. Ира уверена, что старость — синоним мудрости, что возраст сам по себе является заслугой, а значит, им можно прикрыться, как щитом, в любых некомфортных условиях. Поэтому она носит дамскую одежду, которая ее старит, постоянно повторяет список того, что ей уже не по возрасту, и шумно возмущается легкомыслием сына.
Слава богу, надолго ее не хватает, и время от времени Ирка превращается в себя, природную: бойкую, веселую, с острым язычком и неугомонной жаждой жизни. Потом на нее опять накатывает, и она снова стареет лет на восемь…
Возраст — это вовсе не то, что написано в паспорте. Мало ли что там написано!
С ранней юности я чувствовала себя на тридцать один, с такой вот идиотской точностью до года. Разница между внутренним и внешним возрастом в семнадцать не давала мне жить, в двадцать два — просто мучила, теперь, по мере приближения к заветной цифре, постепенно отпускает. Я была бы совсем уже счастлива, но время от времени думаю: а что будет после? Не перейдет ли привычка воспринимать себя старше, чем есть, на возраст, когда это уже совсем некстати? И не буду ли я, наоборот, выглядеть глупо, чувствуя себя на тридцать в законные шестьдесят?
У подруги проблема обратная — замедленное развитие. Все вехи полноценного женского пути идут у нее по графику, но график сдвинут лет на пять. Свой личный алгоритм она давно уже вычислила и дергаться по этому поводу почти перестала. Но что было в двадцать, лучше не вспоминать! Тогда отсутствие поклонников и свиданий казалось ей катастрофой, концом света — ведь этим хвастались все знакомые девчонки! Как выяснилось, надо было только подождать…
Драматическое восприятие собственного возраста отнюдь не является чисто женским заскоком. Время от времени я просматриваю колонки знакомств в газетах платных объявлений. «Мужчина, 24 года, но выгляжу моложе…» «Мужчина 27 лет, выглядит на 22…» Таких объявлений — с десяток в каждой газете.
Еще одна разновидность: «Девушка 35 лет, без прошлого, ищет честного, порядочного…» и т. д. Невольно думаю, что чем-то они похожи: «35, без опыта» и «27 на 22». Неспособность или, наоборот, нежелание соответствовать собственному возрасту отражает целый букет внутренних проблем. Многие из них разрешаются сами собой, если повезет встретить «правильного» человека, с которым потом «в горе и в радости, в болезни и здравии…» Но, увы, чем больше проблем, тем с большим упорством мы ищем опору не там и не в том. Повинуясь какому-то ложному инстинкту, обманываем других и каждый раз обманываемся сами.
Инстинкт не бывает ложным? Еще как бывает, когда речь идет о возрасте.
Одноклассница (через год нам стукнет по тридцать) на мой пассаж в письме о нашем грядущем юбилее возмущается и с гордостью сообщает, что на днях ее не хотели пускать в ночной бар. У Риммы не было с собой паспорта, и ее приняли за несовершеннолетнюю.
Римма живет в одной из стран победившего капитализма, куда переехала три года назад совсем одна и с ребенком на руках. В длинном списке ее достижений не последнее место занимает обретенная наконец внутренняя независимость от родителей, оставшихся в России и, сколько помню, видевших в ней неразумную девочку, которую надо опекать и наставлять. Сейчас у нее новая жизнь, новая работа. И человек, с которым она заново строит семью. Мне казалось, что прожитые годы и свой нынешний возраст — расцвета, силы, знания и уверенности — она воспринимает как преимущество. Теперь удивляюсь: неужели ей так хочется снова стать (или хотя бы казаться) юной девочкой, не знающей жизни?
Все ее мужчины проходили один и тот же путь. Начинали встречаться с трепетной девочкой, ухаживали, опекали, но с какого-то момента оказывались лицом к лицу с женщиной, в активе которой — пример властной матери и от природы твердый характер. Теперь к этому набору добавился недюжинный опыт выживания во враждебной среде.
Не знаю, каковы истинные мотивы этого упорного желания казаться «первым одуванчиком». Но что бы это ни было, девчонка, которую не пускают в бар, — это не Римма. А значит, всем, кто принял ее за Римму (включая нового мужа), придется знакомиться с ней заново. И Римка, возможно, снова будет жаловаться: не тот человек, не те отношения, опять все не то…
Разборки с собственным возрастом настигают и тех, кто по логике вещей вообще не должен о нем задумываться.
Мой лучший друг старше меня в два раза. Мы знакомы десять лет, и на что я уж точно никогда не жаловалась, так это на конфликт поколений. Я изумляюсь тому, как легко он принимает время, как не пытается его обмануть. Не ностальгирует по эпохе своих 20-30, хотя иногда и говорит, что не прочь вернуть себе тот возраст. Кто же не хочет стать здоровее, сильнее, убавить морщин и седины? Как говорится, дело житейское. Но мы слушаем одни и те же песни, читаем одни газеты и книги, даже деньги считаем одинаково, не путаясь в нулях и курсах, а это тоже не последнее дело.
В молодости он был отчаянно красив и, кстати, прекрасно это сознавал. Со многими мужчинами красота играет жестокую шутку, делая их в старости уродливой самопародией. А с ним получилось иначе. Его красота не пожухла, не деформировалась, она просто тихо ушла, и он закрыл за ней дверь — без сожаления, без воспоминаний. Я смотрю на него и вижу стройного, по-новому эффектного мужчину. Не красивого старика, умеренного и благообразного, а мужчину без возраста, с обаянием силы и легкости, и каждая вторая женщина по-прежнему смотрит ему вслед.
Я замечаю, как меняется круг его приятелей. Есть среди них, разумеется, и те, кто остался с юности. Но ближний круг составляют не ровесники. Когда мы познакомились, ему было пятьдесят, а его друзьям — 35-37. У них были общие проблемы, общая работа, общие интересы. Одного из них, Олега, я недавно видела. Изжеванный жизнью экс-красавец с язвой желудка и немытыми волосами. Другой, на пару лет моложе, пока держится, но и его потихоньку начинает раздражать время — тем, что сегодня оно уже не такое, как вчера, и завтра изменится снова. Это раздражение — первый звонок, первый признак того, что ты не успеваешь за временем и стареешь, стареешь…
Иногда они заезжают к моему другу в гараж. Он чинит им по старой памяти машины и слушает их жалобы на жизнь, но все уже не то. Время снова убежало вперед, он успел, а они опоздали. Сейчас я замечаю, что его догоняют только мои ровесники.
И вот в эту вполне идиллическую картину постоянно врываются его тихие истерики. С удручающей регулярностью накатывает уверенность, что так нельзя, что так не бывает, что надо срочно стареть — любой ценой! Я не чувствую собственной старости? Значит, я просто ослеп, а все вокруг видят меня старым и нелепым! Мне по силам то, что мои ровесники могли только в тридцать? Значит, немощь нахлынет внезапно, исподтишка, я вмиг стану беспомощным, никому не нужным и даже не успею к этому подготовиться!
Весь этот бред то и дело накрывает его с головой и делает слепым, глухим и совершенно невыносимым. Потом все проходит. До нового приступа удушающего страха перед временем, которое ему по колено, и старостью, которая обходит его стороной…
Страх старости делает нас излишне уязвимыми. Я знаю очень несчастливую семью, где жена старше мужа. На семь лет или на девять, в точности неизвестно, потому что на ясной зорьке их некогда трепетных отношений «девушка» подделала паспорт. Как ей это удалось и что было в прежнем паспорте, не знает никто, даже муж. От прежней любви осталась одна истерия. И дело не в разнице возрастов, а в ее паническом восприятии этой разницы.
Проблема возраста почти всегда сводится к проблеме приятия себя, приятия жизни. Такой, какая она есть, с разочарованиями, увлечениями, восторгами, утратами. С железной логикой ее сюжета. И если мы не понимаем логики и не улавливаем сюжет, претензии надо адресовать не драматургу.
Чем больше лет прожито, тем больше шансов это понять и по возможности запретить себе всеразрушающий страх человека перед временем. Это реально, если годы переплавляются в мудрость, а не ложатся на плечи давящим, бессмысленным грузом.
Как заметил в конце жизни У. С. Моэм, «У дурака будет дурацкая старость, но ведь и молодость его была такая же».
Фото: Getty Images
