Дарья Мороз: «По методам воспитания я стала похожа на маму»

Я дружу с продюсером Ольгой Володиной, мы работали с ней на проекте «Без свидетелей». И она предложила мне поучаствовать в «Красных браслетах» – адаптации каталонского сериала. Я согласилась, а потом появилась режиссер Наталья Мещанинова, с которой я уже работала. Изначально должна была играть роль, которую исполнила Мадлен Джабраилова, но не жалею. Моя Алена – мать девочки Кристины, уверенная в себе, занимается карьерой и, наверное, в суете дел не видит сути проблемы дочери. Не понимает, что заболевание имеет психологические корни и возникло из-за недостатка любви, отсутствия взаимопонимания с матерью. Алена – такая немножко Виктория Бекхэм, а муж ее достаточно мягкий, у него хороший контакт с дочерью, но мама решает все проблемы. Это распространенная схема семьи сейчас, и многие без особого труда могут узнать здесь себя.

Папа – прекрасный режиссер, он лидер на площадке. С одной стороны, мягкий и интеллигентный, с другой – профессиональный и жесткий. Поэтому работать с ним одно удовольствие. Я снималась у него в «Черном квадрате», во втором сезоне «Каменской», в картине «Точка», эпизодом в «Детях Ванюхина», «Пелагии и белом бульдоге»… Никаких скидок мне как дочери он не делает. Наоборот, так как я своя, то ко мне больше требований. С другой стороны, я и сама к себе чрезмерно требовательна. Папа и мама (актриса Марина Левтова погибла в 2000 году в результате несчастного случая. — Прим. «Антенны») всегда ставили мне высокую планку, ориентиром в профессии у меня были Герасимов, Макарова, Динара Асанова… Поэтому папе не требуется воспитывать меня на площадке, он уже вложил все раньше, и мы, как мне кажется, просто получаем удовольствие от работы друг с другом. Хотя в определенном смысле я сейчас немного ушла в другую актерскую школу – современную европейскую. Папа все-таки режиссер классический, мхатовской школы. И ему немного не хватает меня прежней. Он говорит: «Давай, побольше сыграй». А я возражаю. Но такие профессиональные споры, даже между отцом и дочкой, нужны.

Я всегда чувствую себя максимально комфортно. На сто процентов уверена, что результат будет прекрасным. Знаю, что даже если что-то не доделаю, он все исправит во время монтажа. У нас абсолютное доверие с ним. Я даже себя немного укоряю за то, что могла бы быть немного требовательнее к нему как к режиссеру, что я и делаю на других проектах… Но с папой на площадке я расслаблена.

На площадке обязательно говорю: «Юрий Павлович». С одной стороны, это игра, но с другой – выстроенная дистанция. Я вообще не люблю быть с режиссерами на «ты». Вот только отработала фильм «Русалки» с Сашей Кириенко. Затевается с ним новый проект, у нас прекрасные отношения, но я не могу переступить через себя. Даже если режиссер говорит: «Ну, старуха, давай перейдем на «ты». Я соглашаюсь, но продолжаю «выкать». Мне кажется, так правильно.

Об этом можно бесконечно рассказывать. Еще во времена учебы в институте папа много со мной разговаривал о профессии. Думаю, главное, что он мне объяснил, – это то, что я характерная актриса. И благодаря этому я сыграла большое количество ролей. Папа всегда говорил: «Зернышко надо посадить, а когда оно прорастет, это неизвестно». Так и получилось. В 20 лет в сериале «Женщины в игре без правил» я сыграла абсолютно характерную роль и думаю, что благодаря этой героине у меня потом случилось все дальнейшее в профессии. Это было то зернышко, которое мне подарил папа, оно потом проросло и в другие роли.

Мне всегда было скучно играть героинь моложе. Мои коллеги говорят: «Ты же молодая – зачем?» А я хочу перепрыгнуть через себя, что-то преодолеть. И, когда предлагают роли сложнее, чем я могу, берусь за них с радостью. Упираюсь рогом, пробиваю стену лбом и добиваюсь того, что считаю правильным. Такой характер: сложные задачи – это мое.

Папа никогда не предложит мне роль, которая не подходит. Конечно, у него, как и у любого режиссера, есть видение артиста. Каждый видит меня по-своему: для одного я – острохарактерная артистка, для другого – героиня военных проектов, для третьего – русская страдалица, для четвертого – современная женщина…

Не могу сказать, что я была готова для роли, просто мне нравилась повесть Григория Ряжского, по которой отец снимал эту картину. На Мойдодырку пробовалось огромное количество актрис, но никто не был готов побрить голову. А это было необходимо – героиня ведь подвинута на чистоте. У артисток какой-то странный бзик по поводу волос. А для меня это только интересная трансформация, необходимая для роли. Поэтому в какой-то момент я побрила голову и пришла к папе: «Давай, утверждай. Мне кажется, что пора». И он понял, что назад пути нет. Да, я оказалась единственной актрисой, кто пошел на этот «подвиг». А вот на роль Грушеньки в «Братьях Карамазовых» я проходила пробы и, на мой взгляд, достаточно неплохо, тем не менее папа утвердил Лену Лядову.

Да, причем с самого начала карьеры. Не знаю, откуда у меня такая уверенность, что еще позовут… Может, это было связано с театром, где я с 16 лет. Ведь у меня, не считая киношных работ, более 30 на сцене. Я с самого начала решила, что буду сниматься только в хорошем кино. Может, это родительская планка. Но я, честно, отказываюсь много, причем даже чувствуя, что проект хороший. В свое время отказалась от роли, которую сыграла Юля Ауг в «Интимных местах», осознавая, что прекрасный фильм, режиссер, но роль не моя. Бывает, что не утверждают на картину, а я хочу сыграть, но потом смотрю ее и понимаю: хорошо, что меня не утвердили. Какое-то чутье не подводит.

Мама дружила с режиссером Динарой Асановой – она для нее была одним из главных людей в жизни с профессиональной и человеческой стороны. Говорила, что доверить на площадке своего ребенка могла только Динаре. Когда мама была беременна мною, Динара сказала: «Мне как раз для следующей картины нужна маленькая девочка». А маме сделали УЗИ (в то время оно было неточным) и сказали, что будет мальчик. Она об этом и доложила Динаре: «Тебе мой ребенок не подойдет». На что Динара ответила: «Нет, у тебя не может родиться мальчик. Она же артистка!» Так Асанова предсказала мое рождение. Поэтому маме пришлось отдать меня на площадку. У меня в семейном архиве до сих пор хранится договор, в котором прописан мой оклад в районе 80 рублей в месяц. Папа был назначен моим опекуном на время съемочного периода, ну и, естественно, мама все время была рядом. Вот сегодня, когда мне предлагают дочь Аню (девочке семь лет, ее папа – режиссер Константин Богомолов. — Прим. «Антенны») отвезти на съемочную площадку, я однозначно говорю: «Нет». И не только потому, что не хочу, чтобы она стала артисткой, но и потому, что современный режим съемок непредсказуем. Раньше соблюдались трудовые нормы, сейчас этого нет. Когда мне было 4−5 лет, пробовалась на роль девочки в картину «Двое и одна». И вдруг начался скандал, не знаю почему, но хорошо это помню – тогда мама взяла меня за руку, сказала всем: «Извините, до свидания» и ушла со мной. Она не хотела, чтобы моя психика пострадала, и я ее хорошо понимаю. И поэтому я забочусь о психическом здоровье Ани, ей не обязательно сниматься в кино.

Достаточно усидчивой, могла поставить пластинку, что-то рисовать и часа четыре никого не трогать. Аня в этом смысле совсем не такая, она требует постоянного внимания. Но в подростковом возрасте я стала катастрофой – протест против всего на свете. До этого всегда была с родителями, таким «сыном полка». Не помню названия фильма, мама играла в военной картине, снимали танковую атаку, меня положили поспать под куст, и тут началась съемка. Мама прибежала ко мне испуганная, думала, что от грохота ребенок станет заикой, но я даже не проснулась. Видимо, привыкла к переездам, мне было все равно где спать. И сейчас, если есть свободные полчаса, я моментально засыпаю. Мне все завидуют.

Это уже в подростковом возрасте, когда надо было определяться с институтом. Я всегда знала, что мои мама и папа суперкрутые, потрясающие профессионалы и невероятно интересные люди. У нас бывали в гостях интересные компании. Мне казалось, что я никогда не смогу быть такой же классной, как они. Но со временем поняла, что я в хорошем смысле дочь своих родителей. Все, что можно было от них взять, я взяла с лихвой. Большая часть забот, как во всех семьях, лежала на маме. Она, несмотря на внешнюю мягкость, красоту и тонкость, была весьма принципиальным, жестким и острым на язык человеком. Могла сказать мне одну фразу, после которой уже не хотелось шкодить. Мама была строже ко мне, но если папа начинал ругаться, то это означало катастрофу. До шести лет я много времени проводила с родителями отца в Донецке. Дедушка Паша даже на пару лет ушел в академический отпуск с работы. Папу он не очень-то воспитывал, а в меня влюбился и компенсировал свое отцовство на внучке. Пока родители работали, я была ребенком бабушки и дедушки. У нас ставилась прекрасная ель на Новый год, дедушка всегда приносил мне с шахты леденцы и рассказывал, что это зайчик из леса передал гостинец. Это были счастливые времена.

Пару раз. Одного парня мама не одобрила, сразу сказала: «Нет, этого счастья нам не надо». Ну, а я кивнула головой. Но это все было по-детски, несерьезно. Хотя она моих ухажеров всегда кормила ужином, пристально наблюдая за ними.

Она не представляла себя без профессии, но в перестроечное время сидела практически без работы. Это были жуткие годы – кинематографа не было. Как она эти десять лет пережила? При этом занималась мной… Для нее благополучие семьи всегда было на первом месте. И я в этом смысле ее дочь. Семья ее держала на плаву. Считаю, что моим родителям повезло друг с другом.

Бог его знает, мама всегда говорила про сослагательное наклонение: «Если бы, да кабы, во рту выросли грибы». Думаю, что для отца мама была той самой женщиной, как для мамы он – тем самым мужчиной. Я росла в невероятной любви и понимании, что в семье всегда полный мир, а папа с мамой наслаждаются друг другом. Никогда не видела никаких ссор, поэтому в этом плане я счастливый ребенок. Понятно, что сейчас у отца другая жизнь и все прекрасно, но я верю, что они смогли бы прожить всю жизнь вместе.

Это не совсем так. Хотя впервые отец увидел Вику действительно у меня на студенческом показе на втором курсе. Она окончила Школу-студию МХТ, а я как раз поступила. Более того, мы с мамой приходили на спектакль «Конкурс», где играла Вика, который ставила Алла Борисовна Покровская. А потом я снималась в фильме «Дикарка» на Волге, в выходные с папой переправлялись на пароме в соседний городок, встретили Вику, поздоровались… Мы все время ходили рядом, а потом папа ее утвердил на роль в «Каменской-2», и у них начала складываться своя история.

Столько лет уже прошло… Мне кажется, что не было. Наоборот, мне казалось, что папа – молодой мужчина и ему нужно устраивать свою жизнь. Количество лет папы с Викой уже превышает количество лет с моей мамой. Так что я могу только радоваться за них.

Просто я с самого начала была в хороших руках. Олег Павлович Табаков в начале второго курса взял меня в «Табакерку», потом в МХТ. Он много кого брал к себе, другое дело, как тот или иной человек развивался. Конечно, у него была чуйка на трудоголиков. Олег Павлович давал шанс, кто-то им пользовался, кто-то нет. Я всегда была благодарна ему за этот шанс. И даже во время периодов, когда у меня не было работы в театре, понимала, что не могу повернуться спиной и сказать Табакову: «Олег Павлович, извините, я пошла». Это было бы нечестно. Всегда понимала, что, взяв меня в театр, он доверил мне что-то важное.

Я играла с ним на сцене с 2003 года. Сначала в спектакле «Тартюф», потом в «Чайке»… Последние лет пять происходил еженедельный контакт. Бывало, он сердился, когда я косячила… Помню, репетировали спектакль «Тот, кто получает пощечины» с женщиной-режиссером из Финляндии. И она неожиданно взяла второй состав, я переживала (а мне было лет 18), что простаиваю, пришла к Табакову чуть не в слезах, а он обнял меня и сказал: «Ты взрослый человек, прекрати, это ведь такая фигня». Я играла с ним всегда близких людей, и у меня к нему, особенно в последнее время, когда я повзрослела, было дочернее отношение. Мы даже могли не общаться, а просто отыграть вместе спектакль, но у меня было энергетическое ощущение некой горы, которая рядом и за которую всегда можно спрятаться. Я в этом театре 18 лет – это большая часть моей жизни, все это время связано с Олегом Павловичем, и для меня невозможна другая театральная жизнь, кроме этой. Уход Табакова – катастрофа для меня. Я пришла в МХТ, когда уже не было Ефремова. И не понимала, когда его ученики так переживали уход мастера. Но, когда не стало Табакова, мне все стало понятно. У каждого поколения есть свой ориентир, у меня – это Табаков.

Любой режиссер – это индивидуальность, папа – мягкий, терпеливый человек. Костя совершенно другого склада. Он жесткий, непримиримый и требовательный. У него бешеный темперамент, может и прикрикнуть… Его метод работы основан не на поддержании проявлений артиста, а, наоборот, на уничтожении их. Он должен вычистить все штампы, а это болезненная история для творческого человека. Сначала ты сопротивляешься, но потом понимаешь, что он прав. И точно так же, как с папой, я абсолютно доверяю Косте, знаю, что в итоге результат будет крутой. Сколько бы я ни переживала по поводу методов его работы, все равно знаю, что это тот режиссер, за которым я пойду в любое путешествие.

С появлением Ани я перестала обижаться, стала гораздо терпимее, а с другой стороны – жестче. По методам воспитания стала похожа на мою маму, узнаю ее в себе. Ане будет восемь лет, ходит в немецкую школу, она умная, крайне ироничная, с хорошим чувством юмора, длинными ногами и правильным отношением к жизни. Абсолютно не я. Аня – микс наш с Костей, взяла от нас все лучшее и не лучшее. Она знает немецкий, с третьего класса будет учить английский. Фактически к выходу из школы мир для нее будет открыт: что она захочет, то и будет делать. А еще она серьезно занимается теннисом, если это увлечение не пройдет, то надо будет выбирать хорошую спортивную школу, а их не так много. Либо мы поедем в Америку, либо в Испанию, либо останемся в России. Но до этого момента еще есть два-три года.

Нет, она очень умная и смотрит на нашу работу как на некий кукольный театр. С одной стороны, ей интересно, когда мама выходит на сцену, а с другой – она посмеивается. И я рада, что дочка так ко всему относится. Когда Аня приходит в театр, она идет не на сцену, а к гримерам – красить себе лицо, примерять парики…

Никак. Я вообще не отмечаю дни рождения, мне кажется, глупо взрослым людям праздновать этот день. Конечно, Анькины мы отмечаем, приходят друзья. Вообще, я к датам и взрослению отношусь спокойно и иронично. Мне кажется, что надо любить свой возраст: становишься старше – прекрасно, еще старше – еще прекраснее… Надо не бороться с миром, а идти с ним в одном направлении.