Андрей Кончаловский: «Я очень верю жене, у нее фантастическая чуйка»

Реклама

культура

– Вы как-то сетовали на то, что современное поколение все реже обращается к книгам. Определили возраст, с которого люди уже не читают?

– Думаю, те, кому сейчас 22–23, уже этого не делают. Но это поколение трудно обвинять в чем-либо, можно только сочувствовать. Потому что в последние десять лет была внедрена идея «возьми от жизни все». То есть не думай о том, что ты можешь дать. И черты этого поколения пепси видны даже среди наших молодых творцов. Это страшная уверенность в своей исключительности, незаслуженная звездность. Те, кто еще читал, могут помнить знаменитую строчку Пастернака: «Позорно, ничего не знача, быть притчей на устах у всех…» Из его стихотворения «Быть знаменитым некрасиво». А сейчас быть неизвестным некрасиво. Потом все это превратится в большой комплекс неполноценности, но это к 40 годам их ждет.

– Вы считаете, нет другого способа учиться, кроме как читать?

– Чтение само по себе является усилием. Этическим усилием. Вроде слушания серьезной музыки или похода в церковь. Это жертва — жертва времени. А время у современного молодого поколения — деньги. Я в свой спектакль «Сцены из супружеской жизни» добавил такую строчку: «Мы обменяли время на деньги, и у нас не стало времени». Интернет очень способствует экономии времени, он же стал и основным источником знаний.

– А вы достижения цивилизации, в частности, гаджеты, соцсети, сразу приняли?

– В 91-м году я жил в Америке, и, когда понял, что могу набирать сайты с окончанием ru, при этом сидя в Лос-Анджелесе, я обалдел. Это стало открытием. Вопрос только в способности фильтровать. Отбор — это качество интеллекта. Художник тоже занимается отбором. Слов, рифм, красок, образов. Интернет — великое благо, но также и страшное проклятие. Ничего поделать с этим нельзя.

– Вы пытаетесь как-то влиять на молодое поколение из близкого круга: детей, внуков?

– С моим самым младшим сыном Петром, ему сейчас 16 лет, у нас идет война, связанная с принуждением к чтению, в результате которого может появиться представление о том, что чтение способно доставлять удовольствие.

– Кто побеждает в этой войне?

– Трудно сказать. Он сейчас готовится к поступлению. Я очень надеюсь, что он будет поступать в архитектурный институт, а это требует больших знаний в области рисования, черчения. Требует работы.

И вот сын сейчас начал понимать, что значит прийти домой без сил. Раньше не представлял. А теперь даже, по-моему, этим гордится.

Но война наша началась давно, когда я его заставлял писать рукой. Это тоже слезы, битва, ведь гораздо проще набирать все на компьютере. Но у меня получилось: он даже начал писать каллиграфически. В Китае, например, в университете каллиграфия — отдельный предмет. Потому что мелкие движения развивают кору головного мозга.

Это все я говорю к тому, что люди, которые обладают знаниями, обладают привилегией получать удовольствие от того, что люди, не обладающие культурой, не понимают. Последним гораздо легче скучать. Вообще, скучают, как правило, люди с недостаточной культурой. В чем, опять же, повторяю, их нельзя винить. Винить можно только тех, кто не предпринял никаких усилий для этого: родителей, учителей, наставников. Если они не научили ничему, потомков нечего обвинять. Поэтому я к молодым отношусь с огромным сочувствием. Их цивилизация потребления ограбила.

– Судя по всему, свою картину «Грех» о скульпторе и художнике Микеланджело вы снимали как раз для привилегированной аудитории?

– Когда я работаю, не думаю о том, что будет интересно публике, я размышляю о том, что интересно мне. И потом с волнением жду, разделила ли публика мой интерес. Когда этого не случается, могу только развести руками и сказать: «Ну что ж, в следующий раз».

Но, говоря про интерес, я не имею в виду сюжет. Я имею в виду обучение. Любая картина для меня — процесс образовательный. Потому что я много узнаю, пока занимаюсь изучением материала. Мне хочется знать, что у героя под кроватью, например, лежало. Всегда интересно знать, чем пахнет его мир. В Италии в то время было много кожевенных мастерских. И когда Микеланджело переехал в другое место во Флоренции, то сказал: «Как хорошо, хотя бы не воняет». Сразу возникает некий образ. Изучаешь, какие у него были письма, почему он подобным образом относился к деньгам. И появляются параллели с собой. Честно говоря, все недостатки, которые есть у Микеланджело, есть и у меня. У меня их даже, наверное, больше. Прежде всего делаешь картину о личности. То, что мне наиболее дорого. Не просто как красивый человек бьет по мрамору, а о разностороннем персонаже, который должен стать близким. Для многих людей имя Микеланджело, может быть, одеколон какой-нибудь. Как Моцарт — конфеты. И мне бы хотелось, чтобы зритель полюбил сначала человека, а потом уже его скульптуры. Если удастся.

– Разве обязательно любить творца, чтобы восхищаться его произведениями?

– Думаю, что людей надо любить. Или, по крайней мере, пытаться. Если ты не любишь, то вряд ли что-нибудь поймешь. Особенно художника.

– А художнику сомнения необходимы в процессе работы или они тормозят?

– Это зависит от темперамента. Холерик — один, сангвиник — другой. Есть страшное увлечение, которое как слепота, как у Пастернака:

«И окунаться в неизвестность,

И прятать в ней свои шаги,

Как прячется в тумане местность,

Когда в ней не видать ни зги.

Другие по живому следу

Пройдут твой путь за пядью пядь,

Но пораженья от победы

Ты сам не должен отличать».

– Вы сомневающийся человек?

– У меня сначала сомнения, а потом — слепота, и идешь в тумане на ощупь. И есть иллюзии, что ты знаешь, куда идешь. А ведь должен еще других людей за собой вести. Режиссер всегда должен делать вид, что знает, куда идти.

– Да вы что? Я была уверена, что, наоборот, вы говорите: «Так, я все знаю, поверьте мне».

– Я и так могу сказать. Зависит от момента. И потом, мне очень помогает жена (актриса и телеведущая Юлия Высоцкая. — Прим. «Антенны»), у которой фантастическая чуйка. Она мой лоцман, боцман…

– Штурман?

– Штурман, лоцман и боцман! Я очень верю ей. Хотя она в решениях бывает безжалостна.

– В «Грехе» Юля появилась в небольшом эпизоде — сыграла даму с горностаем. Как этот образ родился?

– Юля приезжала ко мне на два дня, и мне очень хотелось ее снять. Кем бы она могла быть в ту эпоху? Возникла идея: дама с горностаем. А что она будет там делать? Просто стоять — глупо. Значит, она ждет свидания. А с кем? Конечно, с кардиналом. И сразу возник эпизод. Такая импровизация.

Но я могу себе позволить в моем положении и возрасте говорить своим артистам: «Я не знаю, что делать. Дорогие, помогите». Тогда они помогают.

– Правда, что исполнитель главной роли, итальянец Альберто Тестоне, совмещает актерскую профессию с работой дантиста?

– Да, и надо сказать, судьба артиста в Италии чрезвычайно несчастна. Я сейчас ставлю спектакль с ними в театре и очень их жалею: они все время в поисках работы. Тестоне очень похож на Микеланджело, и у него такой же темперамент: нервный, взвинченный. Невыносимый и одновременно нежный, жестокий и ранимый.

– Вы на площадке бережно обращаетесь с артистами или по-разному в зависимости от задачи?

– Я не могу сотрудничать с людьми, если их не люблю. Жизнь слишком коротка, чтобы работать без любви. Даже тех артистов, к которым не испытываю теплых чувств, я вынужден любить, пока снимаю или работаю в театре. Потом часто бывает, что говорю: «Какое счастье, все закончилось». В процессе могу быть требовательным, жестоким. Но они знают, что это происходит от любви.

– Что из увиденного в последнее время вызвало у вас удивление или восхищение?

– У меня всегда вызывает восхищение способность художника выразить словами или образами невыразимое. А что самое невыразимое? Смысл жизни. И не обязательно нужен конкретный ответ. Суть в том, когда смотришь на экран и перестаешь жевать попкорн. Как сказал, между прочим, Эйнштейн: главное качество искусства — тайна. И после увиденного ты завороженный выходишь, улыбаясь или плача, но хочешь помолчать.

– Тайна означает, что невозможно найти ответ на вопрос, в чем смысл жизни? Я надеялась, что вы подскажете…

– Я могу ответить только фразой Чехова: «Между „есть Бог“ и „нет Бога“ лежит целое громадное поле, которое проходит с большим трудом истинный мудрец». Причем вектор Чехов не указал. Между этими двумя утверждениями и находится разгадка.

Let’s block ads! (Why?)

Источник